Павлова с Нижинским принимают восторги, Елена (теперь уже Гомберг) присела на уши Дягилеву. Она говорит, что всё это «матрёшки» и так давно никто не танцует, что мы опять не успеваем за Европой. Дягилев насмешливо отвечает, что гонится как раз Европа за нашими матрёшками, а не наоборот. Заметив сестер Цветаевых, Лена идет к ним с комментарием, что главная наша матрёшка находится в трико у Нижинского.

Однокурсники Вахтанг Чабукиани и Александр Пушкин на подоконнике водкой поминают Дягилева. Сейчас – не время для русского балета, Дягилев ушел, а вместе с ним и всё великолепие. Пушкин говорит, что в новом советском балете должно быть больше места для мужественного танца, нужно усиливать мужские партии. Грузин горячо спорит, говорит, что балет жив, пока есть Павлова, произносит речь о широкой русской душе в тонком теле Анны, о возвышенных чувствах, мы видим Анну в гастролях по Австралии, видим встречу Галы с Дали, которая как бы перечеркивает слова о строгости и дисциплине, о выдержке, которая нужна для такого высокого жанра…  Пушкин пропускает рассказы о женщинах мимо ушей, он рассматривает фотографии выпуска. Мужского выпуска.

Анна Ивановна Удальцова показывает своему ученику фотографии своей молодости, когда она танцевала в кордебалете у Дягилева. Рассказывает, как он сделал европейский бизнес на русской душе. Не знает, как там теперь, телом танцуют, или душой. «Сердцем», поправляет ее наглый Рудик. «Там, где у русских была душа, у советских теперь сердце».

Нуреев выходит из ванной, прикрывая своих ночных гостей, Теа и Медину. Миссис Профессор просит его поторопиться - она приготовила французский завтрак, даже испекла круассаны, как она их помнила с детства. Нуреев подкалывает ее, ему нравится, что взрослая замужняя женщина так его опекает, краснея, как девочка. Подкалывает, мол, где я - татарин, и где круассаны на завтрак. Ксения резко его осаживает - ты, Рудольф, на всемирно известной сцене Мариинского театра. Будь так любезен, истреби этого татарина с чудовищными манерами, и расти в себе возвышенного небожителя, который на завтрак ест круассаны с черной икрой, запивает их розовым шампанским. На такой диете можно порхать так, что гравитация останется только в воспоминаниях о Башкирии. Забудь все это, что к земле тянет. Лети! - так же, за таким же завтраком, очень похожие слова (включая "я старше тебя на десять лет!") произносит своему мужу Гала Дали. Отрывайся от детства, лети! Ты не вырастешь, не повзрослеешь, пока ты все время сверяешься с мамой.

Барышников примеряет сценические костюмы Нуреева. Ему помогает балерина Светлана Ефремова, говорит, что он выше Нуреева. Рассказывает, как тяжело пришлось Пушкину после побега. Что отец Нуреева от него официально отрекся. Барышников замечает, что от него вот некому было бы отрекаться.

Барышников заходит в гости на репетицию (такую же, как год назад), там все так же. Только Годунов на полторы головы выше. Эти двадцать сантиметров я тебе никогда не прощу, говорит он еще до приветствия.

Каплан показывает Файнбергу свой новый ресторан, "Русский Самовар". Это его гордость: раньше здесь было кафе, принадлежавшее Синатре и маэстро частенько сюда заходил. Файнберг рассказывает, что тоже симпатизирует итальянцам, вникает в ресторанный бизнес и сможет, если понадобится, организовать охрану ресторана.

Приходит Барышников. Выясняется, что Файнберг на самом деле шел на встречу с ним - его итальянские боссы попросили разобраться, почему АВТ перестал приносить прибыль. Вычисляют, что если убрать бесполезного Годунова и поставить собственный Щелкунчик, проблема будет быстро решена.

Годунов заканчивается мировое турне. Он в гостях у Нуреева, опять выпивают. Рассказывает, что итальянцы поняли, наконец, что бандит из него не выйдет, но не сдаются, собираются устроить в кино. Тоже не мое, но хотя бы минимальный опыт есть. Заодно рассказывает, что ребята из Майами предлагают страшные вещи: вывести кордебалеты на рынок элитных интимных услуг! Нуриев усмехается: а для чего еще, Саша, по-твоему, балет был придуман? Рассказывает, чему его учила Гала.

Нуреев как раз возглавил Парижскую Оперу, предлагает Годунову протекцию и даже подкатывает. Саша отказывается, слишком он русский, пьет много, но для такого дела недостаточно. Ну и правильно, внезапно говорит Рудик. Он признается, что у него обнаружили ВИЧ,

- Что-то мы засиделись, скоро до балетного эскорт-агентства допиздимся.
- Нет, сейчас 8 вечера, мы с тобой всего полчаса тут

Оказывается, не полчаса и не только они. Рядом с ними выпивает всемирно известный волшебник Ури Геллер. Человек, остановивший Биг Бен, конечно, не смог отказать себе в удовольствии, и перевел все часы назад, чтобы собеседники никуда не торопились.

Ури предлагает стать партнером Файнберга. Тот отказывается, потому что два волшебника в одном бизнесе не смогут уместиться.

Ури возражает: они с Сальвадором прекрасно везде помещались, вообще были закадыки. Старик даже признался Ури в существовании двух внебрачных детей. Дискутируют, вроде бы у Дали в жизни был только один секс с женщиной, он вроде бы боялся женского тела. Смеются, что надо бы откопать старика и проверить, сколько раз у него с кем что было. Его ведь не сожгли?

22 ноября в Берлине запрещают Щелкунчика, этот запрет разлетается по планете. Расизм, блекфейсинг, унижение - спустя 240 лет самый коммерчески успешный балет в истории человечества, наконец, превращается в прах и рассыпается вместе с Нижинским, Павловой, Пушкиным, Мясиным, Баланчиным, Нуриевым, Годуновым - Гофманом, Чайковским, Петипа и так далее и так далее..